Отсюда берут свое начало два направления в объяснении со-Оытий, потрясших Италию в конце XV — первой половины XVI в.: поиски общих причин и проблема личной ответственности. Последняя являлась преобладающей в историографии эпохи Рисорджи-менто.
Пьетро Верри4 и Чезаре Бальбо 5 видели в Моро, в его политике прямого попустительства французскому завоеванию Неаполитанского королевства, все последующие беды Италии: «Моро — предатель, наиболее ненавистный памяти каждого итальянца». Это общее обвинение породило целый поток апологетических или ин-вективных сочинений, за и против отдельных деятелей начала Итальянских войн, не иссякающий и до сих пор. П. Пиери6 считал, что Моро, как и любой итальянец, ненавидел иностранных захватчиков, и ошибочно рассматривать его как виновника похода Карла VIII; как бы ответом на историческое оправдание политики Моро является блестящая работа Дж. Саранцо7, защищающая политику Александра VI. Последней по времени появления, ставящей во главу угла проблему личной ответственности, является работа американского историка Б. Фергюсона8. Он приходит к выводу о «личной невиновности Л. Моро»: его политика порождалась общей итальянской обстановкой, и, оставшись в изоляции, он вынужден был броситься в объятия Карла VIII и извечного врага Италии — императора.
Крупнейший итальянский историк литературы Фр. де Санктис выдвинул развивавшийся затем многими историками тезис о моральном упадке итальянского общества конца XV в., сопровождавшемся отрывом от народной основы идеологов этого общества — итальянских гуманистов, как причине внутренней слабости Италии. В конце XV — начале XVI в. гуманисты, как и все общество в целом, утратили какие-либо идеалы—религиозные, моральные, политические. Итальянцы, пораженные язвой крайнего индивидуализма, политической индифферентности и скептицизма, оказались неспособны к какому-либо сопротивлению.
Стремлением выйти за пределы чисто моральных и идеологических причин «итальянского кризиса XV в.» отмечена книга немецкого историка Э. Фютера.