Поэтому они не ограничились окончательным пресечением всяких реформаторских тенденций, усилением полицейских гонений и введением более жесткой цензуры, не допускавшей отныне малейшего выражения симпатий к Франции даже со стороны умеренных печатных органов. Контрреволюционная и антифранцузская пропаганда, уже весьма активная и раньше, приобрела теперь колоссальный размах, став важнейшим политическим орудием господствующих сословий и правительств, с помощью которого они стремились запугать народные массы, пробудить в них страх и ненависть к революции с тем, чтобы, сохранив контроль над умами низов и оградив их от заражения революционным духом, удержать массы в своем подчинении и отвратить возможность социальных взрывов.
Правда, в различных районах страны недовольство низов, возраставшее в 90-е годы из-за постоянного ухудшения их положения, вызывало (не говоря уже о Пьемонте) спорадические волнения и восстания, а симпатии к Французской революции и желание последовать ее примеру стихийно прорывались наружу, несмотря на усилия этой клерикально-реакционной пропаганды. И все же непрерывное и настойчивое внушение массам устрашающих представлений о Французской революции и якобинцах приносило свои плоды, особенно в отдаленных от Франции районах полуострова. Италия наводнялась громадным количеством контрреволюционных изданий. Сотни брошюр и памфлетов, десятки газет и тысячи листовок распространяли самые невероятные, абсурдные, фантастические выдумки о Франции, революции, о ее целях и руководителях. Основной тезис этой широчайшей пропагандистской кампании сводился к тому, что существует громадный заговор с целью ликвидации христианства и замены его безбожием и анархией. Революция рисовалась в виде надвигающейся чудовищной катастрофы, которая разрушит и отнимет у человека все, чем он дорожит — семью, детей, жену, дом, имущество и религию; носители же и проводники революции — якобинцы — изображались в виде монстров, чудовищ, врагов всякого порядка и морали.