Этот национальный нигилизм левых не только давал карты в руки правым, противопоставлявшим ему понятие «естественной родины», которая «объединяет на одной территории людей одной расы» (т. е. и буржуазию, и пролетариат.— К. К.). Национальный нигилизм левых отталкивал от них и те срединные, колеблющиеся между правыми и левыми группы ИСП, которые, отвергая тезис об отрицании родины, по остальным вопросам склонялись в это время к левым. Такова была, в частности, позиция Ладзари и его группы.
Более того, национальный нигилизм левых вносил разлад и смущение в их собственные ряды. Многие из них не могли втайне согласиться с отрицанием родины. Отсюда их неоднократные упоминания о «коллизии между чувством и рассудком» и даже о «неуверенности мысли», которую предстоит преодолеть. Дискуссия «о родине», охватив едва ли не все секции партии, шла в ИСП в течение почти трех месяцев с такой силой и страстностью, как будто, по выражению одного из правых, «именно эта абстракция вызвала войну». Вопрос о конкретных мерах против войны оказался в итоге оттесненным на второй план. Дискуссия принимала академический, оторванный от жизни характер. К концу октября 1917 г. она была еще очень далека от завершения. А между тем Итальянское государство приближалось к одному из самых критических моментов своей истории.

Разгром итальянских войск при Капорстто
Еще в холодную и трудную зиму 1915/1916 г. в итальянской армии проявились первые признаки солдатского недовольства: нарушения воинской дисциплины, «гороховые бунты», вызванные плохим качеством пищи, долгим пребыванием в окопах и т. п. Социалистов в итальянской армии было относительно немного, а те, что были, топтались в замкнутом кругу циммервальдских лозунгов и концепций. Они не сумели ни прояснить, ни поднять до уровня сознательного протеста, ни организовать и координировать стихийные выступления солдат.