Да побаливает у тебя полголовы, и ухо, и сторона: так ты бы ко мне отписала, как тебя бог миловал, побаливало ли у тебя полголовы, и ухо, и сторона, и как тебя ныне бог милует? Обо всем этом отпиши ко мне подлинно». Четвертое письмо-ответное на уведомление Елены о болезни второго сына Юрия: «Ты б и вперед о своем здоровье и о здоровье сына Ивана без вести меня не держала и о Юрье сыне ко мне подробно отписывай, как его станет вперед бог миловать». В пятом письме пишет: «Да и о кушанье сына Ивана вперед ко мне отписывай: что Иван сын покушает, чтоб мне было ведомо».
Мы видели, что, по свидетельству Герберштейна, Василия кончил то, что
начато было отцом его, вследствие чего властию своею над подданными он
превосходил всех монархов в целом свете, имел неограниченную власть над
жизнию, имуществом людей, как светских, так и духовных; из советников его,
бояр, никто не смел противоречить или противиться его приказанию; по
известию Герберштейна, русские торжественно провозглашали, что воля
государева есть воля божия, что государь есть исполнитель воли божией; о
деле неизвестном говорили: «Знает то бог да великий князь». Когда
Герберштейн спросил седого старика, бывшего великокняжеским послом в
Испании, зачем он так суетился во время приема послов, то он отвечал:
«Сигизмунд! Мы служим своему государю не по-вашему». Когда боярин Берсень
Беклемишев позволил себе противоречить Василиеву мнению относительно
Смоленска, то великий князь сказал ему: «Ступай, смерд, прочь, не надобен ты
мне». Встречаем известия, что в важных делах великий князь рассуждал в думе
с братьями и боярами, но в то же время встречаем известие, что Василий о
важных делах рассуждал, запершись сам-третей с любимцами, приближенными к
себе людьми. К объяснению этих известий служит тот же драгоценный
памятник-повествование о кончине Василия; здесь мы видим, что самым
приближенным к великому князю человеком был тверской дворецкий Шигона Поджогин, потом доверенностию его пользовались дьяки Мансуров, Путятин, Цыплятев, Курицын, Раков, Мишурин; то же расположение к дьякам мы увидим после и у сына Васильева, Иоанна IV; Мансуров и Путятин посланы были тайно за духовными грамотами; тайно от братьев и от бояр великий князь велел сжечь эти прежние духовные, о чем знали только Шигона и Путятин; потом, начавши думать о новой духовной, Василий, сказано, пустил к себе в думу Шигону и Путятина, следовательно, думал сам-третей; с этими двумя приближенными людьми он стал думать, кого бы еще пустить в думу о духовных грамотах.
|