Поэтому, если вы мне обещаете поддержку, то я готов созвать народ и таким образом представить вам доказательство моей преданности и сделать наш город вашим верным союзником. Знайте, — сказал он, — что я поступаю так потому, что, как и вы, давно уже негодую на высокомерие лакедемонян и был бы очень рад случаю избавиться от их ига"».
Сколь бы ни был нерасположен Ксенофонт к Эвфрону, он верно уловил главный смысл затеянной этим сикионцем аферы: не любовь к демократии и не преданность делу свободных пело-поннесцев руководила им, а стремление к личному выдвижению и первенству. Понятно было также его желание заручиться поддержкой извне, ведь силы демократии в самом Сикионе были еще не слишком велики. С другой стороны, при естественном развитии событий могли возникнуть трудности в установлении контактов между недавним олигархом-лаконофилом, метящим в народные вожди, и самой демократией. И наконец, свою роль здесь могло сыграть и естественное для деятелей такого типа стремление не ставить себя в совершенную зависимость от местных политических сил. Последним соображением было, по-видимому, продиктовано и обращение Эвфрона именно к аргивянам и аркадянам, а не к фиванцам.
Действительно, странным кажется с первого взгляда то, что, несмотря на присутствие в Сикионе фиванцев, естественных покровителей демократии, Эвфрон обратился за поддержкою не к ним, а к их пелопоннеским союзникам. Однако, как правильно подчеркнул П. Мелони, фиванцы и так уже обосновались на сикионском акрополе и практически держали город под своим контролем. Привлечение их к участию в перевороте могло бы привести к установлению форменного протектората Фив над Сикионом. Между тем аргивяне и аркадяне были в глазах сикионцев не менее могущественны, чем фиванцы, и, следовательно, могли оказать Эвфрону не менее эффективную поддержку, чем эти последние. К тому же они были фиванскими союзниками, и, следовательно, обращение к ним Эв-фрона не могло быть истолковано фиванцами как злостное нарушение только что заключенного соглашения.