Уже здесь мы находим мысль, навеянную сознанием безуспешности предыдущих обращений к гражданской общине. Всем должно быть ясно, замечает автор письма, что «для лиц, желающих отличиться в красноречии, наиболее походящей аудиторией является праздничное собрание (ведь только там человек сможет раскрыть силу своего искусства перед большим количеством людей); те же лица, которые хотят добиться своей речью чего-либо конкретного, должны обращаться с речами к тому, кто скорее всего сможет воплотить в действительность выдвинутые в данной речи положения» (Ер. I, 6, пер. В. Г. Боруховича и Т. В. Прушаке-вич). Народная масса глуха к разумным предложениям, имеющим в виду интересы всей Эллады, а республиканские должностные лица развращены или скованы в своих действиях мертвым законом. Единственная надежда остается на правителей нетрадиционного типа, на властителей, обладающих реальной силой и возможностями для действий, — таково лежащее здесь в основе убеждение, которое позднее будет в полном объеме развито в речи «Филипп».
Далее в сохранившейся части письма к Дионисию мы читаем то, что могло бы быть вступлением к изложению панэллинской темы в ее новом варианте, обращенном к монарху. Исократ говорит, что он «вознамерился выступить с советами об общем для всех эллинов благе и спасении (§ 7). Он указывает, что раньше, в пору господства Спарты, сиракузскому правителю «нелегко было бы заняться делами, касающимися нашей земли». Но теперь препятствия в лице Спарты нет, она слишком ослаблена. «А наше государство, — продолжает оратор свое обращение к Дионисию,— охотно предоставило бы себя в твое распоряжение для совместной борьбы, если ты пожелаешь сделать доброе дело для всей Эллады». О какой «совместной борьбе» идет речь, каким образом Дионисий Старший мог бы сделать «доброе дело для всей Эллады», — автор не успел этого пояснить, но с большой долей вероятности можно предполагать, что он обращался к Дионисию с предложением взять на себя руководство панэллинскою программою.