И прежде всего необходимо отметить коренное сходство в обстоятельствах, которые обычно определяют рождение тирании, а тогда сыграли свою роль и в установлении режимов Четырехсот и Тридцати. Действительно, местное олигархическое движение явилось лишь общим основанием для возникновения этих режимов, между тем как решающее значение имела крайне обострившаяся, нездоровая обстановка, а непосредственный толчок исходил от людей, проникнутых честолюбием и эгоизмом не меньше, чем Алкивиад, и, как и он, готовых самым бесцеремонным образом использовать чрезвычайную ситуацию и легальные предпосылки для взятия власти в свои руки. Для таких людей революция под олигархическим лозунгом означала лишь способ удовлетворения личного стремления к власти. Соответственно и самое их правление имело много сходства с тиранией.
Это заметно уже в случае с режимом Четырехсот, несмотря на всю видимую конституционность, которой был обставлен их приход к власти (Thuc, VIII, 1 и 47 сл.; Aristot. Ath. pol., 29—33; Diod., XIII, 34, 2 сл.; 38, 1 сл.; Plut. Ale, 25~26). Налицо были: насильственное устранение лидеров оппозиции, в частности наиболее авторитетного из них — Андрокла; фактическая узурпация власти не только с точки зрения прежней в ходе переворота упраздненной демократической конституции, но и вопреки своим собственным установлениям; последующее правление в обстановке запугивания и террора; наконец, рано обнаружившееся стремление вступить в сговор с неприятелем и таким образом обрести поддержку против собственного же народа (переговоры с Агисом в Декелее и с эфорами в Спарте, укрепление Эетионеи и пр.). Особенно зловещий оттенок придавал этому режиму характер самих правителей — людей в значительной части совершенно беспринципных, ранее выдававших себя за горячих приверженцев демократии, затем ставших вождями олигархии, а в действительности более всего заботившихся об удовлетворении своих личных интересов (ср. уничтожающие отзывы современников: Thuc, VIII, 66, 1 и 5; 89, 3; Andoc, I, 36; Isocr., XVI, 36).