Владимир, говорит летописец, разумел всякие притчи и темные слова и начал с епископом длинный разговор от книг, потому что был книжник большой и философ, какого не было во всей земле, да и по нем не будет; наконец отпустил епископа к брату с такими словами: «Брат Лев! что ты думаешь, что я уже из ума выжил и не пойму твоей хитрости? мало тебе твоей земли, что еще Бреста захотел, когда сам три княженья держишь: Га-лицкое, Перемышльское и Бельзское, и того все мало? мой отец, а твой дя-дя лежит у св. Богородицы во Владимире, а много ль ты над ним свеч пос-тавил? какой город дал, чтоб свеча была? сперва просил ты живым, а те-перь уже мертвым просишь; не дам не только города, села у меня не выпро-сишь, разумею я твою хитрость, не дам».
Волость свою Владимир отдал брату; что же касается движимого имения, то, еще будучи на ногах, роздал его бедным: золото, серебро, камни дра-гоценные, пояса отцовские и свои, золотые и серебряные, все роздал; блю-да большие серебряные, кубки золотые и серебряные сам пред глазами свои-ми побил и полил в гривны, полил и монисты, большие золотые бабки и ма-тери своей, и разослал милостыню по всей земле; и стада роздал убогим людям, у кого лошадей нет и кто потерял их во время Телебугина нашест-вия. Владимир умер в 1288 году, после двадцатилетнего княжения. Княгиня и слуги придворные обмыли тело, обвили бархатом с кружевами, как следует хоронить царей, и, положивши на сани (10 декабря), повезли во Владимир; граждане от мала до велика с громким плачем проводили своего господина. Привезши во Владимир вечером того же дня, на другой день похоронили в соборной Богородичной церкви, причем княгиня причитала: «Царь мой доб-рый, кроткий, смиренный, правдивый! вправду назвали тебя в крещеньи Ива-ном, всякими добродетелями похож ты был на него: много досад принял ты от сродников своих, но не видала я, чтоб ты отомстил им злом за зло»; а бояре причитали: «Хорошо б нам было с тобою умереть: как дед твой Роман, ты освободил нас от всяких обид, поревновал ты деду своему и наследовал путь его; а уж теперь нельзя нам больше тебя видеть: солнце наше зашло и остались мы в обиде».