Именно этим, по нашему мнению, объясняется и внимание Коринфского конгресса к вопросу о гражданском мире. Македонским царем двигала здесь не столько забота об интересах имущих слоев населения — расчет приобрести таким образом симпатии состоятельной элиты мог играть лишь побочную роль, — сколько естественное стремление утвердить собственную власть и власть дружественных ему режимов в Греции. Отсюда характерная формула официальной присяги, имеющая в виду именно государственные интересы македонских царей и их греческих сателлитов. Отсюда и все те конкретные запреты, о которых говорится у Псевдо-Демосфена: они направлены были прежде всего на предотвращение политических переворотов, а затем, конечно, и социальных преобразований, которые могли быть инспирированы антимакедонскими группировками.
С этим же были связаны и настоятельные, возможно даже не раз повторявшиеся в решениях конгресса требования не допускать возвращения изгнанников, т. е. тех несомненно политических деятелей и групп, которые до этого были противниками Македонии и которые впредь могли стать инициаторами ниспровержения только что установленных порядков (ср.: Ps.-Dem., XVII, 3—9, 16—18).
Возвращаясь к содержанию договора о мире, отметим, что его статьями предусматривалось установление в Элладе не только гражданского мира, но и мира политического. Впредь между участниками общего договора запрещались всякие войны, а в случае нарушения этого запрета все участники договора должны были прийти на помощь государству, подвергнувшемуся нападению, и совместными усилиями покарать нарушителя (см. текст официальной присяги IG2, П/Ш, 1, № 236, в частности стк. 5 сл. и 17 сл.).
Конечно, одного провозглашения мира и порядка еще было мало для того, чтобы они действительно утвердились в жизни. Необходимо было подвести какое-то реальное основание под это новое здание, и таким основанием стало следующее важное решение конгресса — о заключении военного оборонительного и наступательного союза между эллинами и македонским царем Филиппом.