Все эти признаки делают правление Четырехсот весьма схожим с тираническим. Вероятно, это ясно ощущалось уже современниками, а для вернувшейся к власти демократии это было бесспорным. Это видно из текста официального постановления, принятого по предложению Демофанта вскоре после восстановления демократии в 410/9 г. (см.: Andoc, I, 96—98, где приводится самый текст постановления; ср.: Dem., XX, 159; Lycurg. In Leocratem, 124—127). В этом постановлении, составленном на основании более древних законодательных актов, вновь предусматривались санкции против тех, кто впредь стал бы ниспровергать демократию в Афинах или исполнять какую-либо должность по ниспровержении демократии. Все афиняне должны были поклясться в том, что они примут меры, чтобы покарать преступников смертью. В тексте клятвы в одной фразе как два равнозначных преступления упоминаются ниспровержение демократии и установление тирании: «Я убью и словом, и делом, и подачей голоса, и собственной рукой, если будет возможно, всякого, кто ниспровергнет демократию в Афинах, а также если кто после ниспровержения демократии станет исполнять какую-либо должность, а также если кто восстанет с целью сделаться тираном или поможет утвердиться тирану» (Andoc, I, 97).
При этом тем, кто заплатил бы жизнью за попытку покарать преступников, гарантировались посмертно такие же почести, как и знаменитым тираноубийцам Гармодию и Аристогитону (ibid., § 98).
Кстати, примерно в это же время было принято решение, запрещавшее глумиться над памятью этих афинских героев, каковую вольность позволяла себе иногда древняя аттическая комедия (об этом запрещении см.: Hyperid., II, З)28. Официальная тенденция к сближению антидемократического режима Четырехсот с тиранией нашла отражение и в речах ораторов, и в тогдашней литературе. Десять лет спустя Андокид в речи «О мистериях» прямо уже называет Четыреста тиранами (Andoc, I, 75).
Но особенно показательным в интересующем нас отношении было правление Тридцати, которое de facto было уже не чем иным, как корпоративной тиранией.