Политическая система равновесия являлась не выражением сознания общности интересов входящих в нее государств (слишком различны были они по своим политическим и экономическим характеристикам), а лишь способом нейтрализации экспансионистских устремлений друг друга (а подчинение мелких государств крупными составляло одну из главных черт политической истории Италии в предшествующее столетие). В основе ее лежало то, что на какой-то срок потенциальные возможности этой экспансии оказывались исчерпанными.
Трудно судить, насколько процесс складывания региональных государств, даже на Севере и в Центре, где он происходил вокруг крупных городов«—Венеции, Милана, Флоренции, естественных торгово-промышленных центров своих областей,— можно рассматривать как этап на пути преодоления территориальной раздробленности Италии, так как естественное течение его прервалось в тот момент, когда формирование этих государств было еще далеко от завершения, не только внешне, но и главным образом в смысле их внутренней консолидации.
Можно присоединиться к мнению современного итальянского историка Пьеро Пьери о том, что иностранное вторжение застало итальянские государства в «наиболее деликатный момент их развития», и в этом, вероятно, следует искать разгадку того, что еще современники называли «величайшим позором Италии» — крушения (crollo) ее государств при первом же толчке извне, вначале фактическую, а затем и формальную потерю независимости большинством ее государств.
Та быстрота, с которой Италия, столь блестящая страна, стоявшая во главе экономического и культурного развития тогдашней Европы, стала добычей иноземцев, тех, кого итальянцы с высоты своей культуры называли не иначе, как «варварами», потрясла современников и участников событий.