В то утро шел густой снег, и многие итальянские солдаты и офицеры говорили впоследствии, что они заметили вражеских солдат лишь тогда, когда те, вынырнув из-за густой пелены снега, оказались около самых их окопов. Нетрудно представить себе ошеломление и ужас измученных, давно уже тяготившихся навязанной им войной людей в момент неожиданного и грозного появления врага. Его успех оказался неожиданным даже для австро-германского командования. Уже к 10 часам утра австро-германцы прорвали все три линии итальянского фронта. Они прошли их, почти не встретив сопротивления, по выражению современника, «как нож сквозь масло». К 11 часам они уже взяли местечко Капоретто, бывшее жизненным центром всего этого участка фронта и расположенное в 15 км от передовой. А к концу дня брешь, пробитая вражеским наступлением в линии итальянского фронта, достигала 30 км в ширину.
Главная опасность для Итальянского королевства заключалась, однако, не в этом (брешь, по свидетельству военных специалистов, еще можно было «заделать»), а в том массовом уходе итальянских солдат с фронта, для которых военное поражение послужило, по меткому определению Энкеля, лишь «толчком» пб. Уходила вся 2-я, самая большая, итальянская армия — и то незначительное меньшинство ее солдат, которые непосредственно подверглись 24 октября австро-германскому нападению, и то подавляющее их большинство, которое даже не знало, что, собственно, произошло, и уходило потому, что так делали все вокруг и, самое главное, потому, что солдаты не хотели больше воевать.
Итальянские солдаты — в подавляющем большинстве неграмотные и полуграмотные крестьяне — были твердо убеждены, что с их уходом наступит конец войне. Поэтому они не только оставляли врагу свои пушки. Устав нести ружья, они кидали их на обочины, и те грудами лежали на дорогах, отмечая путь уходящей армии. По единодушным отзывам очевидцев, солдаты не походили ни на беглецов, ни на бунтарей. У них был скорее вид возвращающихся с работы батраков. Они брели, неся свои котомки, по размытым дождем дорогам, присаживались отдохнуть на обочинах. «Эй, вы, берите Триест сами! Мы заключили мир!»—кричали они встречным.