Однако ясно это нигде не было сказано, и так как фокидяне не принадлежали к числу афинских союзников в строгом смысле слова или во всяком случае после истории с Фермопилами более не считались таковыми с общепринятой точки зрения, то выходило все же так, что они были исключены из общего договора.
Позднее, во время второго посольства афинян к Филиппу (для принятия от него клятв на верность договору), когда стало ясно, что вторжение македонцев в Фокиду дело решенное, с афинской стороны делались попытки облегчить участь фокидян. Эсхином, в частности, было предложено, чтобы наказанию подверглись лишь непосредственные виновники «святотатства», а не их родина. Однако именно частный характер этих предложений, не поддержанных прочими членами посольства, да и не санкционированных государством, лишил их должной убедительности.
Вообще для политической общественности Афин было ясно, что спасти Фокиду уже невозможно и что более целесообразно позаботиться об укреплении хороших отношений с ее победоносными противниками, т. е., в зависимости от политической ориентации тех или иных кругов, либо с Македонией, либо с Беотией. Во всяком случае на афинском народном собрании, состоявшемся по возвращении второго посольства от Филиппа, было принято решение в видах более прочной дружбы с македонским царем распространить условия договора также и на его потомков, а для демонстрации своей доброй воли потребовать от фокидян передать Дельфийское святилище обратно амфиктионам с угрозой в случае отказа применить силу (см. речи Демосфена и Эсхина «О преступном посольстве» и «О венке»; и, в частности, о клаузуле по поводу Фокиды и Галоса в проекте договора, составленном Филократом, — Dem., XIX, 143 и 159; о предложениях Эсхина во время второго посольства афинян — Aeschin., II, 114 сл.; о заключительных решениях афинского народного собрания — Dem., XIX, 17 сл., 29 сл.).
Между тем судьба Фокиды была уже решена: Филипп со своим войском и отрядами союзных фессалийцев вступил в Локриду, а с востока двинулись на соединение с ним беотийцы.