Действительно, насколько было обоснованным допущение такой возможности? Конечно, как мы уже отмечали, в ту пору многим бросались в глаза известные преимущества сильной монархической власти перед более рыхлой демократической или олигархической республикой. Отсюда — ярко выраженный монархизм таких мыслящих и одновременно практически настроенных представителей полисной элиты, как Ксенофонт и Исократ. Очевидно, этим же мог быть обусловлен известный интерес и склонность к монархии также и Платона. Однако, как показывал опыт, надеждам мыслителей на обращение земных владык в свою высокую веру не дано было сбываться, а прямое сближение их с тиранами и вовсе оказывалось чревато большим личным риском. Тут уж нет ничего ярче примера самого Платона. Его паломничества ко двору сицилийских тиранов, его старания зарядить их идеями высокой философии были безрезультатными; мало того, он сам каждый раз оказывался на краю гибели.
Так что же все-таки заставляло его до конца дней своих уповать на обращение в свою веру тирана? Нам представляется, что объяснение здесь надо искать в природном честолюбии Платона, роднящем его с такими бесспорно честолюбивыми натурами, как Гераклит Эфесский или Ксенофонт, в обусловленном этим повышенном интересе и внутренней симпатии к сильной единоличной власти. Это политическое влечение, едва ли оправданное у мыслителя такого ранга, действовало наперекор всем его высоким интеллектуальным и нравственным устремлениям и заставляло питать иллюзии насчет возможности сочетать низменную власть с высшей правдой.
Но Платон схож со своими современниками Исократом и Ксенофонтом не только интересом к монархии и тирании. В его сочинениях можно найти выходы и другой популярной идеи — панэллинской. В центральном своем политическом произведении «Государство», при обсуждении темы войны и военного дела в создававшейся его воображением идеальной системе, Платон, естественно, затронул и такие злободневные проблемы, как отношения эллинов друг к другу и их взаимоотношения с варварами.