Конечно, нельзя отрицать того, что даже после объединения Фессалии Ясон в течение некоторого времени все еще проводил свою политику на свой страх и риск, силами своих наемников (это ясно проявилось во время его походов в 371 г., Xen. Hell., VI, 4, 21 сл., Diod., XV, 54, 5) и в собственных интересах (подчиненные тогда этеяне и малияне оказались, по-видимому, в зависимости не от фессалийцев вообще, а от него лично). Однако в 371/70 г., при подготовке решающего своего выступления на общегреческой сцене, он привлек уже к участию в этом и фессалийские города не только в качестве поставщиков жертвенных животных, но и на активную роль участников готовившейся военной демонстрации в Дельфах (Xen. Hell., VI, 4, 29 сл.). Правда, сами фессалийцы, как мы уже видели, опасались окончательного превращения псевдотагии в тиранию; такое превращение могло бы привести к ликвидации в Фессалии остатков полисного суверенитета, как это случилось в Сицилии. Однако насколько эти опасения были оправданы, судить трудно.
В заключение и в связи с только что поставленным вопросом коснемся еще одного сюжета — социальной политики Ясона. Как кажется, она не должна была подавать фессалийской знати сильных поводов к беспокойству. Древние свидетельствуют, что правление Ясона отличалось умеренностью и справедливостью. И это находило выражение не только в политической гибкости, в стремлении улаживать свои отношения с оппозиционно настроенными кругами не столько силой, сколько соглашением (ср. все тот же эпизод с Полидамантом). Это проявлялось также в умении, в стиле Дионисия Старшего, возбуждать гражданское рвение, когда дела требовали широкого участия общества. Сошлемся в этой связи на отмеченное Ксенофонтом искусное стимулирование Ясоном соревнования в деле с поставками жертвенных животных. «Он велел, — рассказывает историк, — провозгласить, что тот город, который выкормит для бога лучшего быка, годного для того, чтобы идти во главе процессии, получит в качестве приза золотой венок»(Хеп. Hell., VI, 4, 29).