Они велись сиракузским правителем уже не столько для утверждения своей власти или ради создания архе, сколько ради политического престижа, далее, для того чтобы доставить занятие и средства к содержанию многочисленной наемной армии, наконец — и это самое главное — для сохранения и развития внешнеполитической инициативы, от которой прямо зависело существование авторитарных и милитаристских режимов типа Дионисиева.
До какой степени ни авантюрные заморские предприятия, ни две последние войны с карфагенянами не сковывали всерьез силы Дионисия, доказывается постоянным и широким вмешательством его в дела Балканской Греции как раз в эти десятилетия, после завершения в 392 г. великой войны с карфагенянами. Это вмешательство осуществлялось сиракузским правителем в общем по тем же причинам, по каким он непрерывно возобновлял борьбу с карфагенянами. А побудительными мотивами были каждый раз соответствующие обращения балканских греков, которые после решающих успехов Дионисия во 2-й Карфагенской войне привыкли видеть в нем сильнейшего властителя в Европе.
Выше мы уже упоминали о вмешательстве Дионисия в дела эпиротов, где он действовал в пользу молосского князя Алкета. Это вмешательство, осуществлявшееся Дионисием главным образом руками варваров-иллирийцев, было, однако, приостановлено Спартою. Дионисий всегда держался союза со Спартой и, когда эта последняя пришла на помощь эпиротам против иллирийцев, немедленно отступился от начатого дела и предоставил Алкета своей судьбе.
Еще раньше, в начале Коринфской войны, Дионисий отклонил предпринятые афинянами попытки к сближению. Ни принятый в Афинах в 393 г. почетный декрет в честь нового «архонта Сицилии» и его братьев, ни последовавшая затем попытка связать Дионисия брачными связями с другом афинян Эва-гором Кипрским (Lys., XIX, 19—20) успеха не имели. Сиракузский тиран остался верен дружбе со Спартою, которой он летом 387 г. отправил на помощь эскадру из 20 кораблей под командованием своего шурина Поликсена. Эскадра эта помогла лакедемонянам вновь добиться перевеса на море, что побудило афинян к скорейшему принятию условий Царского мира (Xen. Hell., V, 1, 25 сл.).