Вместе с тем — и именно потому, что внутренняя смута была стимулирована и развязана внешней опасностью — новая тирания в Сиракузах сразу же усвоила дополнительные качества монархии национальной, стремившейся оправдать свое существование защитою западных эллинов от варваров-карфагенян10. При этом действительно большой размах военных операций содействовал широкому использованию профессиональных воинов-наемников, а это доставило новому режиму уже не видимый, а вполне реальный милитаристский характер.
С другой стороны, очевидной была и прочность полисных устоев в Сиракузах, где полвека свободного развития, в особенности же победа над афинянами и последовавшая реформа Диокла, подтвердили жизнеспособность гражданской общины. Более того, прочность полисного строя в Сиракузах дополнительно обусловливалась необходимостью в условиях страшной внешней опасности сохранения гражданского ополчения, а вместе с тем и коммунальной организации. Таким образом, как это ни парадоксально, но одно и то же обстоятельство — затянувшееся противоборство с варварами — и стимулировало здесь кризисную ситуацию и облегчало рождение тирании, и требовало от любого авторитарного режима сотрудничества с гражданской общиной и, следовательно, ее сохранения как известного целого.
Зта прочность полисных устоев и, наоборот, отсутствие подготовленной деспотизмом почвы, как это было на азиатском Востоке, обусловили длительность и болезненность утверждения монархии на греческом Западе. Ни Дионисий Старший, ни преемник его Дионисий Младший не решились официально провозгласить царскую власть в Сиракузах и правили, довольствуясь фактическим утверждением монархического принципа и соблюдая известный modus vivendi с гражданской общиной.
Лишь сравнительно поздно, после целой полосы республиканской реакции (Тимолеонт), Агафоклу удалось увенчать заново построенное здание официальным принятием царского титула. Таким образом, Сиракузы IV в. демонстрируют нам пример весьма своеобразного движения от полисной республики к монархии — пример, не схожий с восточным эллинизмом, а скорее предвосхищающий римский принципат.