Те же мысли Горгий развил затем (впрочем, возможно, еще в том же 392 г.) в «Надгробной речи», произнесенной им в Афинах на торжественном погребении воинов, павших в сражениях во время Коринфской войны. Учитывая ситуацию и находя невозможным прямо советовать афинянам, еще охваченным пылом борьбы, отказаться от ведения войны в Элладе, Горгий главную мысль свою о необходимости эллинам покончить с междоусобиями и обратить оружие против «варваров» формулировал косвенным образом, доказывая — несколько вычурно, — что трофеи побед над варварами заслуживают гимнов, трофеи же побед над эллинами — сетования (ibid.).
Мысли эти, так сказать, носившиеся в воздухе, сразу были подхвачены другими. Сын сиракузянина Кефала афинский метек Лисий (ок. 445—380 гг.) также выступил с двумя речами сходного жанра и содержания7. В «Надгробной речи», составленной по такому же поводу, что и эпитафий Горгия, но, очевидно, двумя или тремя годами позже, Лисий, вспоминая о героическом прошлом Афин, подчеркивал, что утрата афинянами их гегемонии на море была переменой к худшему для всех эллинов: варвары явились с флотом в Эгейское море, куда им прежде был закрыт доступ, а в греческих городах утвердились тираны (Lys., II, 58—60).
Если в этом эпитафии идея боевого единения эллинов против «варваров» и тиранов выражена еще implicite, в виде сожаления об идеализированном прошлом, го в речи, произнесенной Лисием в 388 г. в Олимпии, эта идея сформулирована уже прямо в виде программы на будущее. При этом у Лисия, лично пережившего ужасы тирании в период правления в Афинах Тридцати тиранов и потому особенно горестно воспринимавшего угнетение тиранией его древней родины Сиракуз, настойчиво сопоставляются два зла — вторжение в Элладу «варваров» и утверждение в свободных ранее городах тиранов, а отсюда — призыв объединиться для борьбы с этими двумя напастями — против варваров так же, как и против тиранов, против персидского царя Артаксеркса II так же, как и против сиракузского правителя Дионисия.