Наоборот, чем тяжелее складывалась обстановка, чем менее способными оказывались органы власти и государственные руководители традиционного типа справиться с растущими трудностями, тем больше надежд масса народа склонна была возлагать на необычайные способности Алкивиада, содействуя таким образом рождению культа его личности.
Разумеется, нельзя закрывать глаза на то, что большая часть свидетельств о необычайно большой роли и необычайно высоком авторитете Алкивиада исходит от позднейших авторов, склонных в духе своего времени преувеличивать значение отдельной личности. С такой именно тенденцией мы сталкиваемся уже у проникнутого предмо-нархическими настроениями Исократа (в апологетической речи «Об упряжке», но также и в «Филиппе»). Затем через посредство вышедших из школы Исократа историков Эфора и Феопомпа эта тенденция была усвоена и более поздними писателями — Диодором, Плугархом, Корнелием Непотом, Юстином (Помпеем Трогом).
Однако несомненно, что в случае с Алкивиадом начало таким воззрениям было положено еще при жизни самого героя и не чем иным, как стихийно складывавшимся настроением общества. Замечательно, что отражение такого настроения мы находим уже у Фукидида, писателя, современного Алкивиаду и в отличие от более поздних авторов не склонного еще подчеркивать значение отдельной личности. Рассказывая о политических распрях у афинян в 411 г., Фукидид отмечает благотворную, спасительную роль Алкивиада, который своим вмешательством предупредил открытое выступление демократически настроенного флота на Самосе против закрепившихся у власти в Афинах олигархов и таким образом спас афинский народ от братоубийственной войны, а афинское государство — от неминуемой гибели (Thuc, VIII, 82, 2 и 86, 4 сл.; ср.: Plut. Ale, 26, 4). Позднее именно этот эпизод был использован Исократом в речи «Об упряжке» (см. в особенности § 16 сл.) для совершенно уже безудержного прославления Алкивиада как всеобщего посредника, умиротворителя и спасителя.