По-видимому, уже в древности на этот счет не было полной ясности. По крайней мере Плутарх, который специально интересовался этой темой, оставляет вопрос открытым (Plut. Ale, 35, I). Все же мы думаем, что есть достаточно оснований для вынесения известного, хотя бы предположительного суждения. Начнем с первой части вопроса: об обоснованности опасений афинян.
Несомненно, ситуация 407 г. в Афинах была чревата тиранией. Налицо были все условия, которые делают возможным рождение тирании: тревожная атмосфера ожидания, когда у массы народа страх за настоящее еще не прошел, а надежды на будущее были весьма неопределенными; присутствие в городе честолюбивого и энергичного политика, всегда мечтавшего о первенстве и власти и теперь не отказавшегося от того высокого назначения, которого его удостоил народ; наличие у этого политика не только воли к власти, не только исключительной популярности и авторитета, этих важнейших предпосылок личного возвышения, но и умения воздействовать на массы в желательном для себя направлении и известной силы, на которую, как казалось, он мог опереться в решающий момент.
О харизматическом даре Алкивиада подчинять других своему влиянию мы уже упоминали выше. Заметим, что и тогда, в 407 г., Алкивиад не преминул воспользоваться этой своей способностью. Его первые выступления перед Советом Пятисот и в народном собрании отличались такой силой, довели присутствующую массу народа до такого возбуждения, что совершенно была исключена возможность трезвого и критического обсуждения, возможность оппозиции. И в дальнейшем Алкивиад продолжал действовать как ловкий демагог; в частности, он искусно воспользовался успехом с проведением священной процессии в Элевсин, чтобы еще больше разжечь народный энтузиазм и поднять свой авторитет до степени пес plus ultra.
Со всем этим связан и другой вопрос — о реальной силе Алкивиада. Несомненно, он располагал поддержкою широких масс народа.