Всеобщий взгляд на Алкивиада как на наиболее авторитетную фигуру среди афинских военачальников и даже, более того, как на самостоятельную политическую величину превосходно выразил персидский сатрап Фарнабаз, который, заключив в отсутствие Алкивиада договор с афинскими стратегами (под Калхедоном в 408 г.), настоял затем на том, чтобы этот договор был скреплен еще и клятвою Алкивиада, и обменялся с Алкивиадом особыми заверениями в верности, независимо от общей клятвы, которую они принесли в официальном порядке (Xen. Hell., I, 3, 8—12; ср.: Plut. Ale, 31, 1 сл.).
Что касается Афин, то здесь популярность Алкивиада в летние месяцы 407 г. непрерывно возрастала и достигла своей кульминации в тот момент, когда ему удалось во время очередных празднеств в честь Деметры и Коры счастливо провести торжественную процессию в Элевсин и обратно по суше, что уже давно не удавалось афинянам ввиду вражеского присутствия в Декелее (Xen. Hell, I, 4, 20; Plut Ale, 34, 3 сл.). После этого, пишет Плутарх, «Алкивиад и сам возгордился, и войску внушил надменную уверенность, что под его командою оно непобедимо и неодолимо, а у простого люда и бедняков снискал поистине невиданную любовь: ни о чем другом они более не мечтали, кроме того, чтобы Алкивиад сделался над ними тираном, иные, не таясь, об этом говорили, советовали ему презреть всяческую зависть, стать выше нее и, отбросив законы и постановления, отделавшись от болтунов — губителей государства <...>, действовать и править, не страшась клеветников. Какого взгляда насчет тирании держался сам Алкивиад, нам неизвестно, но наиболее влиятельные граждане были очень испуганы и принимали все меры к тому, чтобы он отплыл как можно скорее: они неизменно одобряли все его предложения и, между прочим, подали голоса за тех лиц, каких он сам выбрал себе в товарищи по должности» (Plut. Ale, 34, 7—35, 1).
Этот отрывок — замечательное свидетельство того, насколько тогдашняя ситуация в Афинах была чревата тиранией. Достоверность рассказа не вызывает сомнений: он основан, по всей видимости, на свидетельствах какого-то хорошо осведомленного историка — Эфора или Феопомпа — и находится в соответствии как с общим характером обстановки, так и со всегдашним отношением афинян к Алкивиаду.