С гибелью Тимофана рухнули и их надежды. Не отваживаясь на открытое возмущение, они мстили теперь нежданному и нежеланному освободителю Тимолеонту, возбуждая против него общественное мнение ссылками на святотатственный характер его поступка. Уступая их давлению, коринфское правительство в лице вновь вернувшегося к жизни олигархического Совета вынуждено было начать расследование учиненного Тимолеонтом братоубийства (Diod., XVI, 65, 6 сл.).
Дело кончилось, по всей видимости, оправданием Тимолеонта, однако последний должен был учесть сложившееся о нем среди значительной части граждан неблагоприятное мнение. Ведь даже часть его сородичей с осуждением отнеслась к его участию в убийстве старшего брата. По свидетельству древних, собственная мать с проклятием отвернулась от него и закрыла перед ним двери своего дома. В этих условиях Тимолеонт счел за лучшее отстраниться от участия в общественной жизни. Он удалился из города и жил в уединении в своем загородном имении до тех пор, пока обращение сираку-зян не предоставило ему случая вновь вернуться к политической деятельности.
Такова история Тимофанова путча. Он оказался неудачным главным образом ввиду энергичных контрмер, принятых приверженцами республиканского строя. Устранения вождя оказалось вполне достаточно, чтобы эта верхушечная революция потухла в самом начале. Если бы этого не случилось, то, можно не сомневаться, коринфяне имели бы у себя такого же тирана, какого получили еще в конце V столетия их колонисты-сиракузяне, а совсем незадолго до этого их соседи-сикионцы.
И действительно, в выступлении Тимофана бросается в глаза целое сплетение признаков, характерных для рождения и существования новой тирании: наличие легальной предпосылки, изначального официального назначения; существование группы влиятельных «друзей», бывших если и не инициаторами, то, по крайней мере, активными участниками переворота; широкая демагогия, привлечение к движению низших слоев населения и в то же время преимущественная опора на наемников; злостная узурпация власти и ярко выраженный тиранический и демагогический характер первых социальных «мероприятий».