Но дворец в первую очередь знаменит не заказчиком, а постояльцами. Здесь в 1796 году на целых три месяца останавливались Наполеон с Жозефиной, в 1838-м – Меттерних, а в 1859-м – другой Наполеон и Виктор Эммануил II.
В соседнем доме (№18) – обувной магазинчик Giorgio Fabiani и рубашечный Camiceria 18. Оба отличаются от бутиков квартала моды, как мамины котлеты от гамбургеров в «Макдоналдсе». Здесь какая-то особенная атмосфера, характерная для старых семейных магазинов. Дедушка за кассой, собачка под прилавком, внучка делает уроки, дочка вытирает пыль с полок, а бабушка любовно надраивает до зеркального блеска старомодный ботинок. И ведь живут, не закрываются под натиском науки маркетинга и агрессивной рекламы. А все потому, что пока еще живы их клиенты – такие же старомодные и аккуратненькие.
Кстати, эти самые аккуратненькие миланские аристократы – отнюдь не всегда выходцы из старинных родов. Вот, например, заказчик палаццо Беллони (Palazzo Belloni; №40) начинал с того, что управлял игорным бизнесом в театре Ла Скала. К концу XVIII века он страшно разбогател и решил (как водится) вложить деньги в недвижимость – естественно, в самом престижном месте, на проспекте Венеция. В архитекторы Беллони взял своего старого знакомца – ла-скаловского художника Джованни Перего. В результате сотрудничества сценического дизайнера и карточного шулера в 1812 году появился роскошный трехэтажный дворец с огромным садом, шикарной лоджией, барельефами на темы из миланской истории по фасаду и двенадцатью римскими богами на крыше.
Напротив хором картежника – палаццо Кастильони (Palazzo Castiglioni; №47), один из лучших образцов модерна в городе. Современники называли творение Джузеппе Соммаруги самым оригинальным зданием нового Милана. Снизу дом облицован как будто необработанным камнем, неровные глыбы которого задают ощущение хорошо просчитанной асимметричности. А сверху весь фасад испещрен херувимчиками, гигантскими пчелами, экзотическими цветами и прочими финтифлюшками. Посреди этого великолепия изначально красовались еще обнаженные фигуры Мира и Промышленности, но возмущенные поборники нравственности потребовали их демонтировать уже через несколько недель после снятия лесов.