Возрастающими темпами шел процесс сжатия гражданской промышленности. В стране возрождалась исчезнувшая было безработица. Рос пауперизм. В то же время сельское хозяйство (на которое падала основная тяжесть призывов в армию) задыхалось от отсутствия рабочих рук, урожаи падали все ниже, и хлеба — да и других продуктов — теперь не хватало целым провинциям и по целым неделям.
Истомленное войной население реагировало на возрастающие лишения все более бурно. Классовые, противоречия обострялись, и в итальянских деревнях усиливалось озлобление против «синьоров», которые начали войну, а теперь хотят, чтобы она длилась еще два года. Антивоенные демонстрации женщин и подростков принимали все более решительный, «импульсивный» характер. Народные манифестации против войны одна за другой происходили в Турине, Милане, Флоренции. Власти, напуганные их массовым характером, не решались репрессировать их участников со всей строгостью военных законов. Переплетаясь и нарастая, народные выступления создавали предгрозовую обстановку в стране. Правящая верхушка жила теперь в каждодневном ожидании революционного взрыва.
«Мы идем навстречу ужасному положению, которое может стать почти что революционным. Представь только, что может произойти в день, когда из-за отсутствия топлива или сырья придется закрыть основные фабрики и выбросить на мостовую тысячи или даже сотни тысяч рабочих», — писал в августе 1917 г. Нит-ти главе итальянского правительства Бозелли.
Утомление войной, тревога за ее исход все более проникали теперь в широкие слои итальянских промышленников, торговцев. Уменьшение количества сторонников войны принимало, по свиде-дельству Энкеля, «тревожные размеры».
Сознание непосильности войны для Италии и боязнь революционного взрыва в стране не оставляли и правых социалистов. В страхе перед народом и нежелании опереться на него они искали опоры у джолиттианской буржуазии.