Они «прочесывали» улицы, разрушали баррикады, арестовывали, убивали. 25 августа войска уже овладели основными стратегическими пунктами города. 26—27 прекратилась и всеобщая стачка.
В дни боев правящая верхушка пуще всего боялась распространения восстания на другие города и местности Италии. Оно, действительно, уже начало охватывать ближайшие к Турину промышленные городки. Там тоже бастовали, портили железнодорожные пути, воздвигали баррикады. Стремясь помешать дальнейшему распространению огня, правительство окружило восставший город железной стеной молчания: военная цензура не пропускала в печать ни единого слова о восстании. Даже «Аванти!» была вынуждена выходить в дни боев с заполненными обычными материалами полосами.
В ближайшие к Турину города вести о восстании доходили в виде слухов, подчас фантастических, более отдаленные узнали о восстании уже после его поражения. Не довольствуясь этим, власти вновь обратились в эти дни за помощью к правым социалистам. Едва лишь в Турине начались бои, как начальник кабинета министров внутренних дел Каррадини с ведома и с одобрения министра телеграфировал префекту Милана, чтобы тот повлиял на Турати и Тревеса: пусть они вмешаются прямо или косвенно в ход событий. «Настаивайте (в разговоре с Турати.— К. К.), как только сможете, чтобы была избегнута опасность объявления всеобщей стачки» (сочувствия туринским рабочим),— вновь телеграфировал Коррадини префекту день спустя. Можно не сомневаться, что Турати выполнил просьбу префекта. В Милане «рабочие-машиностроители были потрясены,— рассказал впоследствии секретарь федерации машиностроителей.— Было собрание, на котором решили оставаться спокойными, так как события в Турине не имеют политического характера» (?!).
Потом были массовые репрессии и аресты в Турине, горячее сочувствие и восхищение итальянских рабочих и левых социалистов «героической борьбой туринских пролетариев за мир» (как гласила выпущенная в Милане нелегальная прокламация), страх и ненависть буржуа и правых социалистов.