Большинство итальянских политических деятелей, не только либералов, но и часть самих «ультра», во главе с социал-реформистами, предпочитали, однако, действовать более привычным методом либерального лавирования и частичных реформ. Весной и летом 1917 г. выдвигаемые ими проекты реформ (разумеется, послевоенных!) — налоговой, финансовой, административной, аграрной — не сходили со страниц итальянской буржуазной прессы. Авторы этих проектов не скрывали соображений, которыми они при этом руководствовались. «Отсталые государства оставляют проведение реформ революции, которая следует за великой войной. Просвещенные государства проводят реформы сами»,— писала «Нуова антолоджиа».
Против политики «зажима» были и глава итальянского правительства Бозелли, и министр внутренних дел Орландо. «Внутренняя политика Италии во вр°мя войны,— писал впоследствии Орландо,— была политикой, широко вооружавшей государство полицейскими средствами, и давала ему достаточно широкие возможности вмешательства и репрессий». И если она не доходила до запрета «политической партии, выступающей против войны» (т. е. ИСП), то это происходило «не из фетишистского почтения к принципам свободы... но из соображений пользы», ибо «излишние репрессии и насилия могли принести плоды, опасные для государства».
Сторонники «жесткой линии», тем не менее, не унимались. Война (и рост влияния военщины на внутреннюю жизнь страны) способствовала тому, что многие из них видели своего «дуче» (вождя) в фактическом главнокомандующем итальянской армии Кадорне.
После первомайских волнений в Ломбардии Муссолини и его друзья зачастили в ставку к Кадорне: они ездили договариваться с ним о государственном перевороте, который свергнул бы правительство, «основанное на парламентской формуле», и привел к власти правительство военной диктатуры. Но Кадорна, вначале согласившийся действовать заодно с заговорщиками, взял затем свое согласие назад. От планов государственного переворота им пришлось отказаться.