Ростовцев приводит интересные факты, пытаясь доказать, что создание «неоперсидского» стиля определялось в конечном счете влиянием, шедшим из Северной Месопотамии — от ассирийцев через ахеменидское посредство, так что для парфянского периода мы должны говорить о возрождении этого стиля, а не о сложении под воздействием Греции. Далее Ростовцев убедительно показал, что «иранский Ренессанс» начался именно при парфянах, а не при Сасанидах,— примечательно, что при сасанидском шаханшахе Шапуре I греческое влияние на короткое время снова усилилось. Традиционные сюжеты иранского изобразительного искусства — охота, бой, пир, равно как и применение полихромных росписей хотя и возродились при парфянах, но не должны рассматриваться как характерные только для парфян — кочевники Средней и Центральной Азии с их «звериным стилем», а также мелкие династы Анатолии, например правители Коммагены, также принимали деятельное участие в «неоперсидском» движении.
Таковы вкратце основные положения концепции Ростовцева. Некоторые поправки к ней сформулировал Д. Шлюмберже, отметивший, что, хотя фронтальность изображения в наибольшей степени характерна для аршакидской Парфии, эту черту можно встретить и в греческом искусстве более раннего периода. По мнению Шлюмберже, переворот, происшедший в эллинистическом искусстве, был начат греками; именно они впервые ввели фронтальность и изображение профиля в три четверти — это позволяло передать индивидуальное, облик и переживания отдельного человека, что соответствовало всему духу идеологии и культуры эллинизма. Греки сами нарушили старые каноны классической скульптуры Эллады и нормы, регулировавшие профильные изображения в изографическом искусстве. Так сложилось новое — эллинистическо-восточное — искусство I в. до н. э., под натиском которого пали художественные стили классической Греции и древнего Востока. Это искусство было придворным, оно служило иранским царям и пришло на смену искусству греческих полисов и храмов старых богов.