Великий князь велел боярам своим отвечать Герберштейну: «Брату нашему, цесарю римскому, известно, что война между нами и Сигизмундом началась не с нашей стороны, а с королевской; а мы всегда просим бога, чтоб христианство пребывало в тишине. И прежде брат наш, цесарь римский, писал к нам, чтоб мы с королем помирились, и мы отвечали: захочет наш недруг, Сигизмунд-король, с нами мира, и он бы прислал к нам своих послов, как прежде присылал; когда его послы приедут, то мы для брата нашего, Максимилиана, с Сигизмундом-королем миру хотим, как будет пригоже». Герберштейн объявил на это, что прежде император предлагал великому князю отправить послов к датскому королю, куда съедутся также послы императорские и польские для мирных переговоров, но что великий князь на это не согласился; отправляя его, Герберштейна, император дал ему наказ уговорить обе враждующие стороны к посольскому съезду на границах, но он своими глазами видел, что пограничные города выжжены и разорены, съезду быть негде, и потому просит великого князя отправить послов в Ригу. Великий князь велел отвечать: «И прежде мы брату своему приказывали не один раз, что нам послов своих к датскому королю и никуда не посылать, а захочет Сигизмунд-король мира, то пусть шлет своих послов к нам в Москву. Рассуди ты сам: хорошо ли король делает, что не хочет прислать послов в Москву и таким образом вводит новизны, а старины не помнит, как прежде бывало?» Герберштейн настаивал, чтоб послы съехались на границе, но понапрасну. Тогда он просил позволения отправить своего племянника к королю, с тем чтоб тот прислал послов своих в Москву. Племянник был отправлен и возвратился с ответом, что король готов мириться, но не хочет признавать обычая, по которому послы всегда обязаны были бы ездить в Москву для мирных переговоров. Сообщая этот ответ боярам, словоохотливый Герберштейн опять говорил длинную речь о том, что людям как существам разумным должно жить в добром согласии друг с другом; превозносил умеренность Филиппа Македонского, даровавшего мир афинянам после победы, ставил его гораздо выше сына Александра, завоевателя ненасытного; прославлял своего государя Максимилиана за умеренность и великодушие, за то, что возвратил Верону венецианам; указывал на Ксеркса, побежденного Фемистоклом, на Пирра, в один час лишенного плодов всех своих побед.