Тем самым достигается — на это нельзя закрывать глаза — обоснование целесообразности сугубо авторитарной, монархической и даже тиранической формы правления (см.: Polit., 291 с и далее).
Наконец, в «Законах» (50-е гг.) поставлены как бы точки над «и» и уже не в общей форме, а прямо и точно провозглашается, что именно тирания, более чем какая-либо другая форма, может стать орудием перехода к идеальному государству (Leg., IV, 709 b — 712 Ь). Платон рассуждает так: пусть явится тиран, молодой, великодушный, способный к учению; пусть судьба сведет его со славным законодателем, и правитель согласится действовать в духе идей мудреца. При безграничной власти и возможности воздействовать на своих подданных в нужном направлении тирану не составит труда провести необходимое радикальное переустройство. Особенно подчеркивается в этом плане преимущество крайнего, неограниченного единовластия. «Поскольку, — читаем мы, — чем меньшее число лиц стоит у власти, тем она крепче, как, например, при тирании, то именно в этом случае всего быстрее и легче совершается переход» (711 а).
Спрашивается: как осмыслить такое парадоксальное сближение у Платона форм наихудшей и наилучшей, вульгарной тирании и идеальной политии? Насколько оправданным и корректным было для философа — поборника высоких нравственных и политических истин выдвижение тирании в качестве предпочтительного орудия построения идеального или близкого к идеалу государства? Тут есть над чем поразмыслить. Решимся утверждать, что здесь мы стал киваемся с форсированным, т. е. по существу, с позиций учения самого Платона, не обоснованным, решением проблемы. Именно допускается маловероятная возможность, что под воздействием философии состоится радикальное перерождение носителя авторитарной власти из обычного властителя в совершенного правителя (еще менее вероятный вариант — приход к власти истинного философа), следствием чего будет и более общая трансформация государства из наихудшего в наилучшее.