Съехавшиеся, как правильно подчеркнуто у Виль-кена, были именно посланцами (у Юстина, IX, 5, 1 — legati), не членами общего синедриона, который только еще предстояло создать16. Официальная программа конгресса была, очевидно, изложена Филиппом заранее в специальном эдикте (Stdypap.p.a), который был разослан отдельным общинам, а затем оглашен царем при открытии общего собрания.
Предположение об издании Филиппом такого эдикта было высказано все тем же Вилькеном, который для суждения о действиях Филиппа в 338 г. привлек свидетельство Диодора о действиях По-липерхонта в 319/8 г. (Diod., XVIII, 55 сл.). Согласно Диодору, чей рассказ основывается на показаниях хорошо осведомленного Гиеронима из Кардии, Полиперхонт, намереваясь произвести переустройство политических дел в Греции и восстановить мир и порядок, существовавшие при Филиппе и Александре, начал именно с издания общего эдикта. При этом в прокламации Полиперхонта содержалась прямая ссылка на предшествующие эдикты Филиппа и Александра. Подтверждение своему тезису об издании Филиппом общего эдикта Вилькен находит в рассказе Юстина, согласно которому македонский царь в Коринфе пожаловал грекам мир. Хотя Юстин и упрощает дело — процедура принятия решения о мире была в действительности сложнее, — в его рассказе несомненно отразилось знание его прототипа Помпея Трога о царском эдикте.
Все сказанное имеет большое значение для сравнительной оценки роли Филиппа и греков в истории Коринфского конгресса. Мы видим, что инициатива здесь полностью принадлежала македонскому царю, который не только созвал конгресс, но и заранее авторитетно определил его программу и решения. Тем не менее нельзя недооценивать того факта, что свою волю царь хотел облечь именно в форму общеэллинских решений. В этом заключалось признание за греками известного политического значения, известной мощи, которая заставляла считаться с ними и обращаться, по крайней мере в известных случаях, не как с подданными, а как с партнерами.