Упадок воинственного духа у поляков и литовцев Курбский приписывает также распространению между ними лютеранских ересей: «Когда путь господень оставили и веру церковную отринули, ринулись в пространный и широкий путь, то есть в пропасть ереси лютеранские и других различных сект, особенно самые богатые их вельможи: тогда и приключилось им это». Переводя с латинского языка на славянский беседу Иоанна Златоустого о вере, надежде и любви, Курбский послал свой труд князю Константину Острожскому, а тот отдал его для перевода на польский язык человеку не православному. Курбский рассердился и писал князю Острожскому: «Не знаю, как это случилось, что вы отдали мой перевод на испытание человеку, не только в науках неискусному, но и грамматических чинов отнюдь неведущему, к тому еще и скверных слов исполненному, стыда не имущему, глаголы священных писаний нечисто отрыгающему: потому что я сам из уст его слышал искажение слов апостола Павла. Ты пишешь, что отдал перевести на польский язык: верь мне, что если бы множество ученых сошлось и стали ломать славянского языка чины грамматические, перелагая в польскую барбарию, то в точности изложить не смогли бы». При сильном движении и разгорячении страстей, как было тогда в Литве по случаю явления новых учений, Курбский не мог избежать горячих споров с ревнителями последних. Такой спор он имел у князя Корецкого с паном Чаплием, последователем известных нам московских еретиков-Феодосия Косого и товарища его Игнатия. Спор, как видно из слов Курбского, кончился сильным возвышением голоса со стороны Чаплия, причем Курбский, видя, что действует страсть, а не рассудок, не стал отвечать. Но Чаплий не оставил его в покое и прислал письменное изложение своего учения. Курбский отвечал, что его нечего учить, смолоду священному писанию наученного; как апостолы и ученики их не требовали толкований от древних еретиков, так и он, Курбский, не требует толкований Меланхтона, Лютера и учеников его, Цвинглия и Кальвина и прочих, которые еще и при жизни его с ним не соглашались; им последуют теперь и пан Феодосий и пан Игнатий не ради учений, а ради паней своих. |