Что и в Фессалии под влиянием новых умственных настроений формировались люди, подобные Алкивиаду, Критию и Лисандру, доказывается замечательной, хотя, может быть, и несколько пристрастной, характеристикой, которую Ксенофонт дает в «Анабасисе» фарсальцу Менону, участвовавшему вместо Аристиппа в походе Кира Младшего. По словам Ксенофонта, этот человек был совершенно охвачен страстью к богатству, к власти и славе. Он был убежден в дозволительности любых средств, считая именно обманный путь кратчайшею дорогою к достижению цели. Он в совершенстве усвоил новые представления о морали, так что, заключает Ксенофонт, «в то время как другие гордятся благочестием, правдой и честностью, Менон гордился способностью обманывать, изобретать ложь, насмехаться над друзьями, ибо он всегда считал людей, не способных на хитрости, дураками» (Xen. Anab., II, 6, 21 сл.). «Не многим иначе, наверное, — замечает в этой связи Г. Берве, — выглядели те люди, которые на рубеже нового столетия создавали на фессалийской почве тирании или добивались схожего с тиранами положения».
Так или иначе, подводя итоги этому вступительному очерку, мы должны признать, что в Фессалии на рубеже V—IV вв. сквозь сложный переплет древних, архаизирующих, и новых моментов отчетливо проявлялось действие тех самых тиранообразующих факторов, наличие которых мы констатировали выше в общей форме для всей позднеклассической Греции (см. «Предварительные замечания» к разделу I). Именно здесь мы видим:
1) распространение крайних индивидуалистических настроений, подготавливавших осознанное стремление к единоличной тиранической власти;
2) разложение традиционной социально-политической структуры, существование опасной, чреватой взрывами ситуации, создававшей условия для возвышения отдельной честолюбивой личности;
3) внедрение наемников, которые всегда могли быть использованы в качестве орудия для свержения традиционной власти и установления авторитарного тиранического режима;
4) наконец, характерную практику самих правящих аристократий, в трудных обстоятельствах вверявших полноту власти чрезвычайным магистратам, что создавало легальную предпосылку, своего рода мост к установлению режима личной власти.