Между тем в качестве покровителей и пособников аргивяне и аркадяне обладали, в глазах Эвфрона, большим преимуществом по сравнению с фиванцами: у них не было своего плацдарма в Сикионе и, стало быть, их содействие не было чревато такой опасностью, как вмешательство фиванцев. К тому же начавшееся как раз тогда охлаждение между фиванцами и аркадянами, вызванное быстрым ростом аркадского могущества (об этом ср.: ibid., VII, 1, 23 сл.), должно было уравновесить и нейтрализовать активность тех и других в Сикионе. Одним словом для человека, стремившегося не только к власти, но и к самостоятельному правлению — а именно таким и был по всей видимости Эвфрон — обращение за содействием к аргивянам и аркадянам было в тех условиях единственно правильным выходом.
Пелопоннесские союзники с удовольствием откликнулись на предложение Эвфрона и предоставили в его распоряжение своих воинов. Как только те явились в Сикион, Эвфрон созвал народное собрание. Он устроил его, как это отмечено у Ксенофонта, прямо на городской площади, стало быть, не в том специальном месте, где оно созывалось до сих пор, и пригласил на него именно народ, демос, подчеркивая обоими этими жестами намерение преобразовать государственный строй на началах полного равноправия. Откровенная демагогия этих действий подкреплялась внушительной поддержкой присланных аргивянами и аркадянами воинов, которые тут же присутствовали. За демагогией жестов должна была последовать демагогия речей. Эвфрон, несомненно, повторил на собрании те выпады по адресу богатых, проолигархически и проспартан-ски настроенных граждан, которые содержались в его выступлениях перед союзниками. Очевидно, запугивая народ угрозой нового сближения со Спартой и усиления олигархической реакции, спекулируя на неприязни масс к зажиточной верхушке, он требовал радикального переустройства государства. Во всяком случае он предложил избрать новое руководство. Собрание, отчасти убежденное, отчасти запуганное, согласилось с Эвфроном, и было избрано пять новых стратегов, в том числе и сам Эвфрон (ibid.).