Уже у Эсхила в «Персах» мы находим яркое подтверждение укоренившегося мнения об отличии и превосходстве политической природы эллинов по сравнению с варварами. Вдова Дария и мать Ксеркса Атосса рассказывает хору персидских старейшин о своем вещем сне — как привиделось ей, будто сын ее Ксеркс пытался надеть ярмо и впрячь в колесницу двух женщин, олицетворявших одна — страну варваров, а другая — Элладу, одна — рабскую покорность, а другая — любовь к свободе: Сбруе этой радуясь, Одна из них послушно удила взяла. Зато другая, взвившись, упряжь конскую Разорвала руками, вожжи сбросила И сразу же сломала пополам ярмо.
Пелопоннесская война, не только обескровившая междоусобной бранью греческие полисы, но и положившая начало новому вмешательству соседних «варварских» государств в греческие дела, дала новый толчок к размышлению над темой о различии эллинов и варваров и историческом предназначении тех и других. При этом, по мере того как становились очевидными катастрофический характер политических пертурбаций в Греции и реальность персидского (на западе — карфагенского) вмешательства, трактовка традиционной темы эллинов и варваров начинала приобретать все более определенный политический смысл, дополняясь такими чертами, которые очень скоро — в начале следующего столетия — должны были сделать из ряда взаимосвязанных идей форменную доктрину. Первым таким дополнением естественно явилось требование единства эллинов перед лицом враждебных им варваров. С таким именно призывом выступил Аристофан, в пьесе которого «Лисист-рата» (412 г.) главная героиня, обращаясь одинаково и к афинянам, и к спартанцам, восклицает:
Как родные, кровные, Из одного ковша вы возливаете На алтари, у Фермопил, в Олимпии, В Пифо, да где еще, не перечесть всего! И вот, перед лицом враждебных варваров Поля Эллады вы опустошаете!
Затем из старинного убеждения в превосходстве эллинов над варварами был сделан вывод о природной предопределенности эллинов — властвовать над варварами, а последних — подчиняться эллинам.